Rozhovor s Blankou Čechovou z roku 2009

Stejně jako Zdeněk Kühn byl nejlepší student mého ročníku na PF UK, tak Blanka Čechová byla nejlepší studentkou toho svého. Před 2,5 lety měla rozhovor v Českém rozhlase. Za povšimnutí stojí tragický výkon obou moderátorů.

Malý princ latinsky

Mluvená ukázka.

Sedmý listopad v Moskvě

Samuil Maršak, velký židovský básník:

День седьмого ноября –
Красный день календаря.
Посмотри в свое окно:
Все на улице красно.

Вьются флаги у ворот,
Пламенем пылая.
Видишь, музыка идет,
Там, где шли трамваи.

Весь народ – и млад, и стар –
Празднует свободу.
И летит мой красный шар
Прямо к небосводу!

(úryvek z Круглый год. Впервые в газете Комсомольская правда 1945, э 1, 1 января.)

přebásnil Jiří Václav Svoboda:

Rudou barvou dneska září
sedmička v mém kalendáři.
Podívej se oknem: všude
v ulicích je všechno rudé.

Každé okno, každá střecha
jako by dnes hořela.
Tam, kde jindy tramvaj spěchá,
kapela jde zvesela.

Celá země — i my děti
velký svátek máme dnes.
Rudý balonek můj letí,
přímo k obloze se vznes'!

Básně naučené nazpaměť

K zvláštním fenoménům české školy patřila (patří?) povinnost žáků naučit se některé vybrané básně nazpaměť. Člověk si je pak obvykle pamatuje celý život. Jedná se o dosti zvláštní směsici, která ze všeho nejvíce odráží vkus 50. let. Posuďte sami seznam básní, které dodnes umím odříkat:

1. Karel Hynek Mácha: monolog odsouzence z Máje
2. Karel Jaromír Erben: Kytice
3. Karel Jaromír Erben: Polednice
4. Vítězslav Hálek: Večerní písně 10
5. Jan Neruda: Jak lvové bijem o mříže
6. Petr Bezruč: Maryčka Magdónova
7. Александр Пушкин: první strofa z К морю
8. Николай Некрасов: úryvek z На Волге
9. Иван Тургенев: Русский язык
10. William Shakespeare: As You Like It 2.5.1 (Amiens)

Hálkova Večerní modlitba tam nezapadá. Tu jsme se museli naučit za trest z rozhodnutí učitelky.

To, že je dodnes umím odříkat, neplatí ale stoprocentně. Učil jsem se rovněž první dva zpěvy Erbenova Vodníka, ale ty už si nepamatuji, stejně tak úryvek z Čelakovského básně Toman a lesní panna.

Přiznám se, že tehdy mne více zaujaly tyto verše:

1. William Shakespeare: Hamlet 3.1.64 (Hamlet)
2. William Shakespeare: As You Like It 2.7.139 (Jaques)
3. Jan Kollár: Předzpěv k Slávy dcera
4. Александр Пушкин: Письмо Татьяны Онегину
5. Karel Hynek Mácha: první zpěv Máje
6. Максим Горький: Песня о буревестнике

Updated.

Čemu věříme

Text Was wir glauben ve Škvoreckého Zbabělcích je uveden k 10. květnu 1945 a předchází mu tato scéna:

»Ale eště dejchá, svině, řekl Krpata. Hoši, podržte ho. Kluci popadli oba esesmany a podrželi je. Krpata pak přitiskl prvnímu hlaveň pistole na čelo a vystřelil.«

V prvním vydání Zbabělců byla citována původní řeč Hermanna Göringa:

»Gott hat die Rassen geschaffen. Er wollte nichts Gleiches, und wir weisen es deshalb weit von uns, wenn man versucht, diese Rassenreinheit umzufälschen in eine Gleichheit. … Denn diese Gleichheit gibt es nicht. … Wir müssen versuchen, Anschluß zu gewinnen an die Geschlechterreihen aus grauer Vorzeit. Es ist fürwahr die Rettung in letzter Stunde gewesen, und hatte uns Gott und wenig Vorsehung den Führer nicht geschenkt, so wäre aus der Erbsünde, aus dem Verfall, Deutschland wenig wieder emporgestiegen. … Die Blutsünde ist die die Erbsünde eines Volkes. … Wir selbst, das deutsche Volk, haben schwer an dieser Erbsünde leiden müssen.«

Pronesl ji dne 15. září 1935 jako předseda říšského sněmu před schválením norimberských zákonů (Stenographischer Bericht der Sitzung des Deutschen Reichstages v. 15. September 1935; 6. Sitzung, p. 62 – A a B; přetištěno jako dokument 3458-PS, US-588 norimberského processu a v Josef Wulf: Die Nürnberger Gesetze (1960), p. 11). Ve Zbabělcích je z ní citován výtah.

V druhém vydání byla místo Göringovy řeči uvedena Goebbelsova:

»Für uns gibt es zwei Möglichkeiten: entweder stimmt das nicht, woran wir glauben, entweder hat die Geschichte uns nicht berufen, entweder haben wir uns diese Mission nur eingeredet dann werden wir sie auch nicht zu Ende Führen, dann werden wir früher oder später von der Bühne dieses Lebens verschwinden, so wie wir gekommen sind, dann wird niemand von uns dieser Bewegung eine Träne nachweinen, sondern sagen: Wir sind gewogon worden, aber wir waren zu leicht gefunden.«

Citováno podle Josef Škvorecký a Zdena Salivarová: Samožerbuch. Panorama, Praha 1991, 2. ed., p. 154.

Ad usum Delphini

64svazková sbírka klassiků (1670–98) pro potřeby syna Ludvíka XIV. byla očištěna od nevhodných výrazů. Např. Racineova Esther byla očištěna takto: Místo Lorsque le roi, contre elle enflammé de dépit / La chassa de son trône ainsi que de son lit bylo Lorsque le roi, contre elle enflammé de dépit / La chassa de son trône ainsi que de sa court. Největším expertem na podobnou očistu byl Thomas Bowdler (1754–1825), který purifikoval Shakespearea.

Nová doba přináší nové problémy. Ruští spisovatelé adaptovali/plagiovali pro potřeby kommunistické výchovy Le avventure di Pinocchio (1883) Carlo Collodiho jako Золотой ключик, или Приключения Буратино (1936) Alexeje Tolského, The Wonderful Wizard of Oz (1900) L. Franka Bauma jako Волшебник Изумрудного города (1939) Alexandra Volkova a The Story of Doctor Dolittle, Being the History of His Peculiar Life at Home and Astonishing Adventures in Foreign Parts (1920) Hugha Loftinga jako Айболит (1929) Korneje Čukovského.

Opačný osud potkal Honzíkovu cestu (1954) Bohumila Říhy (1907–1987). Myslím, že tato bowdlerisace byla zcela zbytečná. Jiná je otázka rasových a interethnických vztahů. Uncle Tom's Cabin; or, Life Among the Lowly (1852) Harriet Beecher Stoweové utvrzuje v rasových stereotypech. To samé Doctor Dolittle: For the Prince's face had turned as white as snow, and his eyes, which had been mud-colored, were a manly gray!

A tím se dostáváme k Josefu Ladovi (1887–1957), který žil v době, kdy byl rasism (v animované versi (kolem 3. minuty) není ethnicita zmíněna) a antisemitism naprosto běžný. Když byl v roce 2005 Kocour Mikeš (1936) vyřazen ze seznamu doporučené četby, příliš pozornosti to nevyvolalo. Opak nastal prohlášením Roma Realia. To byla megaudálost, která na Facebooku i jinde vyvolala poprask. Václava Miku nepodpořil prakticky žádný romský spolek, od svých nejasných slov se nakonec distancoval i sám autor. MŠMT navrhuje Mikeše používat pouze jako studijní pomůcku pro xenofobii.

Nemá však Miko pravdu? Samozřejmě, že má. Kocour Mikeš utvrzuje české děti v stereotypech o Romech naprosto stejně jako Chaloupka strýčka Toma americké děti v stereotypech o Afroameričanech. Řešení? Nečíst Kocoura Mikeše mi přijde jako ochuzení. Proto se mi zdá lepší postupovat jako kommunisté v roce 1972 při natáčení večerníčku: Rasistickou větu škrnout.

Na celé affaiře tak zůstává překvapivá pouze síla odporu k Mikově iniciativě. Zřejmě je xenofobie v Češích zakořeněna více, než by nám bylo libo. Saša Uhlová to pojmenovala přesně: Absurdní mediální kauza „Kocour Mikeš“ mohla vzniknout jen proto, že představuje přesně to, po čem mnozí lidé touží. Možnost prezentovat beztrestně své předsudky a spolu s ostatními se utvrzovat v tom, že je to normální.

Updated.

Alkibiadés

Báseň Věry Tydlitátové.

Nikdy nedrážděte spícího draka

Latinsky: "Draco dormiens nunquam titillandus", v pochybné latině Tydlitátové je "nikdy" *nuncquam (sic!). Je to motto, které J. K. Rowling vymyslila pro kouzelnickou školu v prvním díle Harryho Pottera.

Updated. Tydlitátová to už opravila. Zřejmě je horlivou čtenářkou LW. Gratulujeme.

Belle de Jour skutečná a hraná

Pro srovnání: Belle de Jour – skutečná a hraná. Je zajímavé, jak představitelka hlavní role hraje prostitutku mnohem vulgárněji, než by odpovídalo skutečnosti.

Identita Belle de Jour

Brooke Magnanti je přírodovědkyně (symptomatické!), která si vydělávala jako prostitutka. O svých zážitcích psala blog, který později vydala jako knihu. Toto dílo je kritikou oceňováno, ale osobně nechápu proč.

Rok 1464 hidžry

Pěkná povídka od Lukáše Krivošíka.

Článek z blogu

Na blozích se občas objeví text, který prozradí, že jeho autor má vyprávěčský talent.

Hájkova Smrt ve středu

Ukázka v PDF. Poněkud upovídané, ale moc krásně vysázeno.

Rozhovor s Kunderou

Francouzsky + o Žertu z roku 1968, když ještě francouzsky tolik neuměl.

Zamjatin nebo Gorělov?

Zatímco CDK propaguje starého bolševika Zamjatina, já si dovolím opět připomenout Gorělova a jeho román Ďábelský rok (anno diaboli): "Žhavé zemské jádro pak dokončí celkovou zkázu, planeta exploduje do tisíce meteoritů, které se rozletí do kosmu, a je po komunismu. Román tak končí happyendem a památnou větou: "Vesmír si svobodně oddechl.""

Je zajímavé, jak všichni ignorují, že existují jacísi ruští liberálové, ba i konservativci (Чёрная сотня), a propagují jen nepolepšitelné levičáky.

Alexandr Puškin - Dopis Taťány Oněginovi

«Я къ вамъ пишу — чего же болѣ?
Что я могу еще сказать?
Теперь, я знаю, въ вашей волѣ
Меня презрѣньемъ наказать.
Но вы, къ моей несчастной долѣ
Хоть каплю жалости храня,
Вы не оставите меня.
Сначала я молчать хотѣла;
Повѣрьте: моего стыда
Вы не узнали бъ никогда,
Когда бъ надежду я имѣла
Хоть рѣдко, хоть въ недѣлю разъ
Въ деревнѣ нашей видѣть васъ,
Чтобъ только слышать ваши рѣчи,
Вамъ слово молвить, и потомъ
Все думатъ, думать объ одномъ
И день и ночь до новой встрѣчи.
Но говорятъ, вы нелюдимъ;
Въ глуши, въ деревнѣ все вамъ скучно,
А мы .... ничѣмъ мы не блестимъ,
Хоть вамъ и рады простодушно.
«Зачѣмъ вы посѣтили насъ?
Въ глуши забытаго селенья,
Я никогда не знала бъ васъ,
Не знала бъ горькаго мученья.
Души неопытной волненья
Смиривъ со временемъ (какъ знать?),
По сердцу я нашла бы друга,
Была бы вѣрная супруга
И добродѣтельная мать.
«Другой!... Нѣтъ, никому на свѣтѣ
Не отдала бы сердца я!
То въ высшемъ суждено совѣтѣ...
То воля Неба: я твоя;
Вся жизнь моя была залогомъ
Свиданья вѣрнаго съ тобой;
Я знаю, ты мнѣ посланъ Богомъ,
До гроба ты хранитель мой...
Ты въ сновидѣньяхъ мнѣ являлся,
Незримый, ты мнѣ былъ ужъ милъ,
Твой чудный взглядъ меня томилъ,
Въ душѣ твой голосъ раздавался
Давно ... нѣтъ, это былъ не сонъ!
Ты чуть вошелъ, я вмигъ узнала,
Вся обомлѣла, запылала
И въ мысляхъ молвила: вотъ онъ!
Не правда ль? я тебя слыхала:
Ты говорилъ со мной въ тиши,
Когда я бѣднымъ помогала,
Или молитвой услаждала
Тоску волнуемой души?
И въ это самое мгновенье
Не ты ли, милое видѣнье,
Въ прозрачной темнотѣ, мелкнулъ,
Прникнулъ тихо къ изголовью!
Не ты ль, съ отравой и любовью,
Слова надежды мнѣ шепнулъ?
Кто ты: мой Ангелъ ли хранитель,
Или коварный искуситель?
Мои сомнѣнья разрѣши.
Быть можетъ, это все пустое,
Обманъ неопытной души!
И суждено совсѣмъ иное ....
Но такъ и быть! Судьбу мою
Отнынѣ я тебѣ вручаю,
Передъ тобою слезы лью,
Твоей защиты умоляю ....
Вообрази: я здѣсь одна,
Никто меня не понимаетъ,
Разсудокъ мой изнемогаетъ,
И, молча, гибнуть я должна.
Я жду тебя: единымъ взоромъ,
Надежды сердца оживи,
Иль сонъ тяжелый перерви,
Увы, заслуженнымъ укоромъ!
«Кончаю! страшно перечесть ....
Стыдомъ и страхомъ, замираю ....
Но мнѣ порукой ваша честь,
И смѣло ей себя ввѣряю…» —

barbarským pravopisem:
Я к вам пишу — чего же боле?
Что я могу еще сказать?
Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать.

Но вы, к моей несчастной доле
Хоть каплю жалости храня,
Вы не оставите меня.

Сначала я молчать хотела;
Поверьте: моего стыда
Вы не узнали б никогда,
Когда б надежду я имела
Хоть редко, хоть в неделю раз
В деревне нашей видеть вас,
Чтоб только слышать ваши речи,
Вам слово молвить, и потом
Всё думать, думать об одном
И день и ночь до новой встречи.

Но говорят, вы нелюдим;
В глуши, в деревне всё вам скучно,
А мы... ничем мы не блестим,
Хоть вам и рады простодушно.
Зачем вы посетили нас?
В глуши забытого селенья
Я никогда не знала б вас,
Не знала б горького мученья.
Души неопытной волненья
Смирив со временем (как знать?),
По сердцу я нашла бы друга,
Была бы верная супруга
И добродетельная мать

Другой!.. Нет, никому на свете
Не отдала бы сердца я!
То в вышнем суждено совете...
То воля неба: я твоя;
Вся жизнь моя была залогом
Свиданья верного с тобой;
Я знаю, ты мне послан богом,
До гроба ты хранитель мой...
Ты в сновиденьях мне являлся,
Незримый, ты мне был уж мил,
Твой чудный взгляд меня томил,
В душе твой голос раздавался
Давно... нет, это был не сон!
Ты чуть вошел, я вмиг узнала,
Вся обомлела, запылала
И в мыслях молвила: вот он!

Не правда ль? я тебя слыхала:
Ты говорил со мной в тиши,
Когда я бедным помогала
Или молитвой услаждала
Тоску волнуемой души?
И в это самое мгновенье
Не ты ли, милое виденье,
В прозрачной темноте мелькнул,
Приникнул тихо к изголовью?
Не ты ль, с отрадой и любовью,
Слова надежды мне шепнул?
Кто ты, мой ангел ли хранитель,
Или коварный искуситель:
Мои сомненья разреши.
Быть может, это всё пустое,
Обман неопытной души!
И суждено совсем иное...

Но так и быть! Судьбу мою
Отныне я тебе вручаю,
Перед тобою слезы лью,
Твоей защиты умоляю...
Вообрази: я здесь одна,
Никто меня не понимает,
Рассудок мой изнемогает,
И молча гибнуть я должна.
Я жду тебя: единым взором
Надежды сердца оживи,
Иль сон тяжелый перерви,
Увы, заслуженным укором!

Кончаю! Страшно перечесть...
Стыдом и страхом замираю...
Но мне порукой ваша честь,
И смело ей себя вверяю...

překlad

Nikolaj Někrasov - Na Volze

О Волга!.. колыбель моя!
Любил ли кто тебя, как я?
Один, по утренним зарям,
Когда еще все в мире спит
И алый блеск едва скользит
По темно-голубым волнам,
Я убегал к родной реке.
Иду на помощь к рыбакам,
Катаюсь с ними в челноке,
Брожу с ружьем по островам.
То, как играющий зверок.
С высокой кручи на песок
Скачусь, то берегом реки
Бегу, бросая камешки,
И песню громкую пою
Про удаль раннюю мою...
Тогда я думать был готов,
Что не уйду я никогда
С песчаных этих берегов.
И не ушел бы никуда —
Когда б, о Волга! над тобой
Не раздавался этот вой!

Alexandr Puškin - K moři

Прощай, свободная стихія!
Въ послѣдній разъ передо мной
Ты катишь волны голубыя
И блещешь гордою красой.

Какъ друга ропотъ заунывный
Какъ зовъ его въ прощальный часъ
Твой грустный шумъ, твой шумъ призывный
Услышалъ я въ послѣдній разъ

Моей души предѣлъ желанный!
Какъ часто по брегамъ твоимъ
Бродилъ я тихій и туманный,
Завѣтнымъ умысломъ томимъ!

Какъ я любилъ твои отзывы
Глухіе звуки, бездны гласъ,
И тишину въ вечерній часъ,
И своенравные порывы!

Смиренный парусъ рыбарей
Твоею прихотью хранимый
Скользитъ средь зыбей....
Но ты взыгралъ, неодолимый —
И стая тонетъ кораблей.

Не удалось на вѣкъ оставить
Мнѣ скучный неподвижный брегъ
Тебя восторгами поздравить
И по хребтамъ твоимъ направить
Мой поэтической побѣгъ!

Ты ждалъ, ты звалъ.... я былъ окованъ
Вотще рвалась душа моя,
Могучей страстью очарованъ
У береговъ остался я.

О чемъ жалѣть? куда бы нынѣ
Я путь безпечный устремилъ?
Одинъ предметъ въ твоей пустынѣ
Мою бы душу поразилъ,

Одна скала, гробница славы.
Тамъ погружались въ хладный сонъ
Воспоминанья величавы....
Тамъ угасалъ Наполеонъ.

Тамъ онъ почилъ среди мученій —
И въ слѣдъ за нимъ, какъ бури шумъ,
Другой отъ насъ умчался Геній,
Другой властитель нашихъ думъ...

Изчезъ, оплаканный Свободой,
Оставя міру свой вѣнецъ.
Шуми, взволнуйся непогодой:
Он был, о море, твой певец.

Твой образ был на нем означен,
Он духом создан был твоим:
Как ты глубок, могуч и мрачен,
Как ты, ничем неодолим.

Міръ опустѣлъ... теперь куда-же
Меня бъ вынесъ, Океанъ?
Судьба земли повсюду та же
Гдѣ капля блага, тамъ на стражѣ
Ужъ Просвѣщенье иль Тиранъ.

Прощай-же, море, не забуду
Твоей торжественной красы
И долго, долго слышать буду
Твой гулъ въ вечерніе часы

Въ лѣса въ пустыни молчаливы
Перенесу тобою полнъ
Твои скалы, твои заливы
И блескъ и тѣнь и говоръ волнъ

barbarským pravopisem:
Прощай, свободная стихия!
В последний раз передо мной
Ты катишь волны голубые
И блещешь гордою красой.

Как друга ропот заунывный,
Как зов его в прощальный час,
Твой грустный шум, твой шум призывный
Услышал я в последний раз.

Моей души предел желанный!
Как часто по брегам твоим
Бродил я тихий и туманный,
Заветным умыслом томим!

Как я любил твои отзывы,
Глухие звуки, бездны глас,
И тишину в вечерний час,
И своенравные порывы!

Смиренный парус рыбарей,
Твоею прихотью хранимый,
Скользит отважно средь зыбей:
Но ты взыграл, неодолимый,-
И стая тонет кораблей.

Не удалось навек оставить
Мне скучный, неподвижный брег,
Тебя восторгами поздравить
И по хребтам твоим направить
Мой поэтической побег.

Ты ждал, ты звал... я был окован;
Вотще рвалась душа моя:
Могучей страстью очарован,
У берегов остался я.

О чем жалеть? Куда бы ныне
Я путь беспечный устремил?
Один предмет в твоей пустыне
Мою бы душу поразил.

Одна скала, гробница славы...
Там погружались в хладный сон
Воспоминанья величавы:
Там угасал Наполеон.

Там он почил среди мучений.
И вслед за ним, как бури шум,
Другой от нас умчался гений,
Другой властитель наших дум.

Исчез, оплаканный свободой,
Оставя миру свой венец.
Шуми, взволнуйся непогодой:
Он был, о море, твой певец.

Твой образ был на нем означен,
Он духом создан был твоим:
Как ты, могущ, глубок и мрачен,
Как ты, ничем неукротим.

Мир опустел... Теперь куда же
Меня б ты вынес, океан?
Судьба людей повсюду та же:
Где капля блага, там на страже
Уж просвещенье иль тиран.

Прощай же, море! Не забуду
Твоей торжественной красы
И долго, долго слышать буду
Твой гул в вечерние часы.

В леса, в пустыни молчаливы
Перенесу, тобою полн,
Твои скалы, твои заливы,
И блеск, и тень, и говор волн.

* rekonstrukce, rozbor (PDF) & překlad do angličtiny

Les Particules élémentaires

Il y a des mois j’ai lu un roman de Michel Houellebecq, Les Particules élémentaires. Je crois que c’est son meilleur texte. Il l’a écrit après son premier roman, Extension du domaine de la lutte. Les héros sont deux frères, Bruno et Michel, mais les deux sont très differents : Bruno est normal, Michel est génial. Le roman décrit leur vie de la naissance à la mort et il finit par de la science-fiction. Une bonne place est donnée à l’histoire d’amour entre Bruno et Christiane. Le roman est une critique des années soixantes et soixante-dix avec toute leur permissivité. Houellebecq dit que la permissivité dévaste la société.

Updated.

Censura na iDNES

Ten Havlíkův článek byl jen další v řadě jeho kýčovitých textů. (Uznávám, že jsem na jeho falešné morality alergický a že se to spoustě lidí líbí.) Ale mazat ho jen proto, že je primárně o sexu a nikoliv o sexu až v druhém plánu? Kde se v Mladé frontě vzal ten nový záchvat puritánství, který již teď znemožňuje napsat běžná sprostá slova jako prdel, hovno či mrdat?

Officiální vysvětlení není. Proto musíme vzít za vděk pouze popisem situace od Havlíkova obdivovatele a tamním poloofficiálním zdůvodněním: "Ruda Havlík zmizel z VIP - poté, co o to sám požádal. Neunesl totiž fakt, že jsem mu napsal, že inkriminovaný článek je za hranicí vkusu (podle mě za hranicí pornografie) a že na blog takové články nepatří. Reklamu na knihu si udělal přímo ve vlastním profilu, a to velmi razantní, a to nelze. Článek si smazal také on sám, nikoli administrátoři.

Z mého pohledu se jednalo o jednotlivý spor nad jednotlivým článkem, nevidím ani já, ani ostatní admini žádný důvod pro jeho vyřazení z VIP. Dokonce jsme mu článek ani nechtěli smazat ani přesunout na soukromý blog, jen jsem považoval za důležité mu sdělit svůj názor.

Rudova reakce byla taková jaká byla, autor tohoto článku si ale z dojmů vyrobil fakta a jako taková je prezentuje, to není zrovna korektní postup. Žádné spiknutí proti Rudovi Havlíkovi se nekoná, a už vůbec ne proto, že je úspěšný a kvalitní autor. To je opravdu nesmysl.

Jiná věc je polemika o hranici vkusu, ale to je na jiné forum. J.Dvořák, admin".